Медицинский труэнтизм как важная проблема культуры и развития общества

Февраль 2015 г.

«Февральские» врачи-труэнты от проф. А.П.Зильбера
 

Моим читателям будет интересно узнать, что прототипом Доктора Айболита Корнея Чуковского был врач-труэнт Цемах Йоселевич Шабад, родившийся 5 февраля 1863 г. в Вильнюсе (умер там же в 1935 г.).

Он был известным врачом и политиком в России, Польше и Литве. Окончил медфак Московского университета, потом совершенствовался в университетах Вены, Гейдельберга, Берлина. Участвовал в революции 1905 г., был врачом в I Мировой войне.

Помимо медицинской деятельности, он издавал журнал «Folkgesung» и много занимался политической деятельностью, написал и опубликовал книгу по медицине и вопросам миграции населения. Его дети продолжали заниматься политикой, но дочь – Алла Шабад – детский офтальмолог.

Доктор Шабад ухитрился иметь родственные связи и с Майей Плисецкой, и с Анной Павловой, знаменитыми балеринами, и с Михаилом Ботвинником, чемпионом по шахматам.

В доме Шабадов в Вильнюсе жил Корней Чуковский, который описал доктора Цемаха Шабада как доктора Айболита. Конечно, К.И. Чуковский читал «Историю доктора Дулиттла», героя английского писателя Хью Лофтинга, известного множеством животных, которых доктор Дулиттл успешно лечил. Кстати, прототипом Доктора Дулиттла считался врач-труэнт Джон Хантер, державший дома целый зоосад (см. о нём в моих «Врачах-труэнтах» (СПб, 2013, с. 289–304.). Но всё-таки прототипом «Доктора Айболита» К. Чуковского был Цемах Шабад, о чём свидетельствует надпись на представленном слева памятнике: «Гражданину города Вильнюса доктору Цемаху Шабаду, прототипу доброго доктора Айболита».

* * *

Несмотря на Галена и Гиппократа, медицина ранее считалась вполне уважительным искусством, но не наукой. Много врачей пытались своими работами и практикой доказать, что медицина всё-таки наука, не лишённая элементов искусства.

В этом отношении наибольшую роль сыграл потомственный врач Жан Николя Корвизар (J-N. Corvisart), родившийся 15 февраля 1755 г. и умерший в 1821 г. Он добился признания медицины наукой и своей безукоризненной медицинской практикой, приведшей его к званию профессора-терапевта Парижского университета и к званию академика (один из 40 бессмертных Французской академии наук). А назначение его личным врачом императора Наполеона Бонапарта только облегчало ему борьбу за становление медицины как науки, но основу этого он закладывал своими книгами и практикой.

Он был основателем одной из первых в мире кафедры внутренних болезней, ввёл специальный инструмент плессиметр для перкуссии (простукивания) грудной клетки, открытой другим врачом-труэнтом, музыкантом Леопольдом Ауэнбруггером (1722–1809). Жан Корвизар также усовершенствовал и стетоскоп, идею которого предложил другой врач-труэнт Рене Лаэннек, который тоже родился в феврале, и поэтому речь о нём пойдёт отдельно.

Жан Корвизар опубликовал обширное руководство по внутренним болезням – одно из первых в медицине.

А положение лейб-медика Наполеона – лишь свидетельство о его достижениях на поприще медицины как густой смеси науки и искусства: плохих медиков властители не брали во все времена. Правда, некоторых они не только миловали, но и казнили. Но об этом готовится отдельная глава одного из томов новой книги.

* * *

Рене Теофиль Гиацинт Лаэннек (R. T. H. Laennec) родился 17 февраля 1781г., а умер в 1826 г. – был изобретателем стетоскопа, одного из инструментов, ставших символом современной медицины. Он был сирота и воспитывался двумя дядями, один из которых был врачом и ректором Нантского университета.

Неудивительно, что Рене Лаэннек стал врачом, но вначале он увлекался хирургией и с 1799 г. стал армейским хирургом во Франции. Потом, с 1801 г., он работал в Париже под руководством Ж. Корвизара, уже ставшего лейб-медиком Наполеона.

В те времена сердечные и лёгочные шумы врач выслушивал, прикладывая своё ухо к грудной клетке больных. Многие дамы, особенно молодые, не соглашались на такой интим. Так было и с довольно молодой, но уже очень толстой француженкой, страдавшей от какой-то серьёзной болезни. Дама категорически отказалась, чтобы к ней, насквозь голой, приложил своё ухо молодой и весьма симпатичный француз: может быть, это был кокетство, но занятому Лаэннеку некогда было убеждать её в том, что он приложит к ней только ухо, а не другой орган, и он свернул трубой пару листов бумаги и просунул их через щель ширмы. Дама держала трубку в местах, на которые указывал молодой врач и, может быть, уже жалела о своей неприступности, но Лаэннек неожиданно для себя совершенно отчётливо услышал шумы её сердца.

Тогда он заказал деревянные трубки из разных сортов древесины для целей аускультации: так появился стетоскоп. Сам Лаэннек заявил, что лучше всего проводят звук трубки из русской берёзы. Отметим, что русские войска давно уже добили французов, и много русской крови примешалось к французской через естественные пути, так что едва ли Лаэннек хвалил стетоскопы из русской берёзы из уважения к победителям!

Возможно, эта похудевшая француженка всю жизнь сожалела об изобретении Лаэннеком стетоскопа, но было уже поздно: Рене Лаэннек в 40-летнем возрасте скончался от скоротечного туберкулёза лёгких.

* * *

Валентин Львович Бианки (1857–1920) родился 18 февраля в Москве, но его фамилия происходила от швейцарско-немецких корней.

В 1883 г. он окончил Медико-хирургическую академию и сначала работал терапевтом и акушером-гинекологом. С 1885 г. доктор В. Л. Бианки стал земским врачом в Тверской губернии, но с 1887 г. его сманили быть зоологом в Военно-медицинской академии. Смерть от воспаления лёгких в Петрограде унесла его в могилу. Но он успел выпустить немало исследований по птицам на русском и немецком языках, например книгу, вышедшую в Санкт-Петербурге в 1881 г. «Материалы по орнитологии Китая».

Он оставил после себя сына – Виталия Бианки, книгами которого о природе и животных я зачитывался и в детстве, и в юности, да и не я один. Добавлю лишь, что, если бы врач-труэнт В. Л. Бианки оставил после себя только сына – поэтического вдохновенного певца природы, он бы уже оправдал своё существование на этой земле. Его портрет справа, и, хотя он не был врачом, но его рассказы о природе сделали, вероятно, много врачей и природоведов.